Форум » Встречи коллекционеров пивной атрибутики СССР » Кожарский Рудольф Георгиевич » Ответить
Кожарский Рудольф Георгиевич
DS:
Ответов - 2
DS: Мы начинаем публиковать воспоминания одного из старейших коллекционеров пивных этикеток Кожарского Рудольфа Георгиевича. Автор просил предупредить, что со временем многое из памяти изгладилось, поэтому могут быть неточности с хронологией. Но за достоверность событий он ручается. Как это начиналось. Большинство коллекционерного люда собирают марки. Многие – монеты, значки, женщин. Я знал одного человека, коллекционировавшего крышки от люков. Когда в шестой открытый им люк провалился человек, коллекция прекратила свое существование. А вот мы коллекционируем этикетки от пивных бутылок. Сейчас нас много. А в 1975 году, когда я познакомился с этими интересными людьми, их было всего человек двадцать. А познакомился я так. Ранним вечером раздался телефонный звонок: «Рудольф Георгиевич, здравствуйте! Я слышал, что вы коллекционируете пивные этикетки, я тоже. Я приехал из Москвы и хотел бы с Вами встретиться». «Ура! Нашего полку прибыло», – закричал я, искренне считая, что коллекционеров с такой тематикой больше на свете нет. Через некоторое время в дверь вошел мужчина. После взаимных приветствий он поинтересовался большая ли у меня коллекция. «Да! – с гордостью ответил я, – Штук триста! А у Вас?» «А у меня двенадцать тысяч», – скромно ответил Анатолий Александрович Зайцев. Вечер закончился пивом. И не только. Кожарский Р.Г. 2. На Сходне. Впервые на всесоюзную встречу коллекционеров (упаси Бог, не бирофилов!) пивных этикеток (этикеток, не атрибутики) я попал в 1975 году, по счету она была третьей. Две предыдущие тоже проходили под Москвой, в Сходне. («Итак, на Сходню приезжали, а там рысцой и не стонать…»). Человек 20-25 коллекционеров из России, Прибалтики, Украины утром 7 ноября собирались у станции метро «Рижская», все вместе ехали на великолепную дачу Гены Зубанова. Он работал телеоператором, и во время праздничных торжеств ему даже доверяли показывать трибуну на мавзолее, но не до центра, а, скажем, до какого-нибудь республиканского члена Политбюро, стоящего далеко от Брежнева. Дальше снимали уже другие, более чем Гена, благонадежные, что ли? Приезжали на дачу, мужчины пилили и кололи дрова, женщины, как коллекционеры, так и приехавшие просто при своих мужчинах: жены и «не очень», готовили еду. Потом все садились за огромный стол, уставленный напитками (в основном, но не только, пивом) и едой, по очереди отчитывались за прошедший коллекционный год. После трапезы начинался обмен, причем можно было уйти, оставив свои этикетки, немного поспать, а вернувшись услышать: «Я вот отобрал из твоих, что ты хочешь за них?» Не очень экзотические этикетки менялись как правило «куча на кучу». Примерно в это время возвращался с работы хозяин дачи, в лицах рассказывал, как телевидение брало интервью у каких-нибудь «назначенных» героев труда, показывая их радость от праздника и старательно скрывая шпаргалки в трясущихся от волнения руках, без которых они навряд ли смогли бы связно высказать свою безграничную благодарность родной партии за их счастливую жизнь. Ближе к вечеру мимо построенной из пустых бутылок и зловеще завывающей при малейшем ветерке беседке шли в баню, где в предбаннике продолжали пить пиво в гораздо более легких одеяниях и по очереди (мужчины, женщины) заходили в парную. Наиболее отважные (или менее трезвые) ныряли в находящийся у входа и уже подернутый ледком «бассейн»: канаву размером метра два на четыре и глубиной примерно в метр. Спали, как правило, по-двое, (спальных мест все-таки не хватало) на теплом втором и, ой как не очень, первом. Назавтра все, кроме бани, повторялось, а вечером уезжали в Москву. И, хотя выпивалось, честно говоря, немало, никаких эксцессов я не помню, уж очень хорошая, доброжелательная подбиралась компания, ну, а если кто-то иногда и приходился «не ко двору», что бывало редко, то на будущий год его просто не приглашали. Р.Г. Кожарский 3. «Хорошее пиво». Начало в информационных листках №2(5), №3(6) Само собой разумеется, что, несмотря на большое количество и ассортимент вчера, наутро пива оставалось, мягко говоря, немного. И вот на одной из первых сходненских встреч, кто-то вспомнил, что на станции, минутах в двадцати ходьбы от дачи, есть магазинчик. Магазинчик, несомненно, был, но несомненно было и то, что если он и работает 8 ноября, и если в нем когда-нибудь и было пиво, то закончилось оно неделю назад. Тем не менее, воспаленное воображение и пересыхающие глотки предвкушали чудо, и решено было сходить. Выбор «гонцов» пал на Тайво Треуда, интеллигентного и крайне молчаливого эстонца, и на меня. Нам вручили большую канистру, чтобы не таскать лишнюю тяжесть – бутылки и проводили благими пожеланиями. Совершенно ясно, что пива в магазине не было и в помине, но, о чудо! Все полки были уставлены «бомбами»: восьмисотграммовыми бутылками кислющего, но очень дешевого «Рислинга». Мы с Тайво переглянулись и, к изумлению продавщицы, стали быстро заполнять канистру вином, тут же сдавая пустую тару. Обратный путь был веселее. Нескоьлко раз мы присаживались отдохнуть, покурить и обменяться двумя-тремя фразами о качестве вина и загадках земного бытия. Но, тем не менее, большую часть канистры мы донесли до страждущих. Изумление и ликование их, понявших по оттянутой руке, что канистра – тяжелая, не поддается описанию. Первым открыл канистру Толя (увы, тоже давно покойный Анатолий Александрович Зайцев, вечная и светлая ему память), налил полный бокал, с некоторым подозрением, видимо отметил отсутствие пены, однако понюхал, попробовал и с удовлетворением произнес: «Хоро-о-шее пиво!». 4. Сходненские истории. И еще о Сходне. Уже упоминавшийся мной Тайво из Таллина, кроме своей молчаливости, отличался еще и уникальной способностью выбирать для сна самые неудобные места, например, в неостывшей еще парилке или на коротком (рост Тайво за 180 см) подоконнике с задранными вверх ногами. Так вот, однажды, сидим мы еще в парилке, кто-то спрашивает: «А где Тайво?». «А кто его знает, – отвечают .– Наверно, спать пошел». Несмотря на очевидную странность факта, что Тайво пошел спать в нормальную постель, расследование проводить не стали. Вскоре пошел спать и я, смотрю, действительно, Тайво спит на широкой кровати на теплом втором этаже, где все остальные кровати уже тоже заняты. Ложусь рядом с ним, места вполне хватает. Примерно через час, когда на втором этаже спальных мест практически не осталось, приходит Володя Сударушкин из Куйбышева, прекрасный человек, мой старый друг. Видит нас можно потеснить: Тайво лежит не вплотную к стене. «Ну-ка, Рудик, подвинься,» – говорит Володя мне. «Ну-ка, Тайво, подвинься», – говорю я. «Ты лег сюда и подвинься, – отвечает Тайво с характерным прибалтийским акцентом, – Тут знаешь какая горячая труба, нельзя притронуться…» В смысле ночлега Тайво остался верен себе. И не могу не вспомнить эпизод в парилке. Женщины вышли из нее в своих накинутых на плечи простынях, мы, мужчины, вошли, сидим, блаженствуем. И вдруг открывается дверь, входит только что вышедшая Нина Лазаревна Малкова, что-то там забывшая. Мы естественно съеживаемся, стыдливо прикрываемся, а Нина Лазаревна спокойно так говорит: «Да что вы стесняетесь, что я, голых мужиков, что ли, не видела. Я же врач!» Голых мужиков она, надо полагать, видела, так как приезжала на Сходню с мужем и двумя сыновьями (они приезжали на машине и, спасибо им, много чего привозили), она действительно была врачом. Стоматологом. Р.Г.Кожарский 5. Мои наставники. Начало в информационных листках №2(5) … №4(7) Моими первыми наставниками в коллекционировании были москвич из Мытищ Толя Зайцев (покойный отец Сережи) и ленинградец из Петергофа Валя Матвеев, тоже, увы, безвременно ушедший из жизни, оба прекрасные люди и солидные, с большой эрудицией, опытом, стажем и, конечно, обменным фондом, коллекционеры. Толя тогда довольно часто приезжал в Ленинград в командировки. Мы с ним «высвистывали» Вальку и, как правило, шли в «Пушкарь» на Петроградской – пивной бар с прекрасным интерьером, большими керамическими кувшинами и громадными фаянсовыми кружками. Под пиво и вяленую рыбу шел обмен этикетками не только дальних (Италия, Испания, Португалия), и экзотических (Гватемала, Перу и т.п.) стран, но только между ними, а мне, «по бедности» выдавали за так пачку какой-нибудь Польши или Венгрии этикеток с убогой графикой на ужасной, чуть ли не газетной, бумаге, и я сидел, «балдея» не столько от пива, сколько от счастья пополнения коллекции (это уж потом, через несколько лет я и сам мог этикетками соц. стран оклеить стены туалетов всех пивбаров города). Напившись пива, мы, шли ко мне, благо жил я тогда неподалеку, продолжая плодотворное общение. Валя поздним вечером последней электричкой уезжал домой, Толя оставался до конца командировки. К этикеткам мы с ним, как правило, больше не возвращались, а пиво, если его удавалось купить, и бесконечные шахматные баталии под небольшой алкогольный допинг продолжались вплоть до его отъезда. Думаю, не будь их, Толи Зайцева и Вали Матвеева, я «остыл» бы значительно раньше и, уверен (!) потерял бы в жизни очень и очень много! 6. Письмо в Гваделупу. Были и, дай Бог, навсегда ушли в прошлое те времена, когда письмо за границу от человека, связанного с проектированием атомных подводных лодок, которым я являлся, считалось чуть ли не изменой Родине и, во всяком случае, гарантировало лишение допуска к секретным документам, что автоматически означало увольнение: несекретными у нас были разве что меню в столовой. Помню, получив письмо то ли из Польши, то ли из ГДР от коллекционера с предложением обмена (свой адрес я штамповал на обороте обменных этикеток, разумеется, для внутреннего пользования) я, как законопослушный гражданин, а, скорее, как гражданин перепуганный, явился к начальнику 1-го отдела с вопросом, что же теперь делать. Т.к. обмениваться я с этим поляком (немцем) хотел, я предложил начальнику самому вскрывать мою корреспонденцию, отдавать мне этикетки, брать мои, писать ответ и отправлять ответное письмо, разумеется, за мой счет (5 копеек за марку). После недельных консультаций со своим начальством, он отверг это предложение и «не рекомендовал» мне завязывать переписку. На мое робкое предположение, что Польша (ГДР) обидится и объявит нам войну, начальник уверенно заявил: «Победим!» А вообще-то с заграницей я (каюсь!) переписывался, но не от своего имени, а от имени гораздо более опытного коллекционера, моего уже покойного друга, Вали Матвеева, работавшего в университете в Петергофе по абсолютно несекретным темам. Он получал ответы на мои письма, а этикетки мы полюбовно делили. И вот как-то я написал на пивоваренную компанию в Гваделупу – это крохотный островок (2 тыс.км2) – между Пуэрто-Рико и Венесуэлой. Предполагая, что на почте могут и не знать, где это и что это такая за Гваделупа, и письмо без лишних хлопот полетит в корзину, я написал в адресе «via Paris» (через Париж), т.к. Гваделупа хотя и заморский, но все же французский департамент, и уж в Париже-то должны были знать, где она. Через пару месяцев письмо вернулось, (какие-то были неточности в адресе) и вот приблизительно как оно проходило (даты по почтовым штемпелям): Ленинград – 1 августа, Париж – 25 августа, Бас-Тер (столица Гваделупы) – 26 августа (!), это через океан, к тому же не авиаписьмо! В Бас-Тере оно почему-то «задержалось», второй штемпель Бас-Тера – 28 августа, затем Париж – 29 августа (!) и Ленинград – 22 сентября. Наверно, КГБ эти три с лишним недели туда и обратно просвечивал, обнюхивал и облизывал письмо! Р.Г. Кожарский
DS: Покаянная записка. Когда Дима Снигирев предложил мне писать мемуары, предполагалось иллюстрировать их фотодокументами тех лиц и мест, о которых пойдет речь. Надо признать, что я всегда испытывал определенную неприязнь к увековечиванию своей личности, особенно к фотографиям типа: «Я и Юрий Долгорукий», «Я и Медный всадник» и т.п., потому и фотоархив собрался у меня совсем небольшой. Но и тот, благодаря своему редкому разгильдяйству, я вообще ухитрился потерять при переезде на новую квартиру два года назад. Жаль было очень, тем более, что все фотографии, в том числе и семейные, лежали в одном месте. Но, что делать, пришлось смириться с неизбежным. Но судьба рассудила иначе. В 1994 году я увольнялся из института и взял из вычислительного центра чуть ли не полпуда перфокарт: они перешли на другие носители, а я подумал, что перфокарты пригодятся мне для каких-либо повседневных записей. Запас карт за восемь лет постепенно подтаял и вот на днях, доставая очередную порцию, я опрокинул коробку и неожиданно обнаружил внизу весь свой фотоархив. Дима сказал, что сгодится даже такое качество (видимо имея ввиду, что особенно и рассматривать-то их никто не будет) и я подобрал кое-что для будущих заметок. Ну, и часть помещена здесь, как иллюстрации к ранее опубликованному. Как говорится, лучше поздно, чем никому. Р.Кожарский
полная версия страницы